Шансон - Портал представляет книгу известного журналиста, коллекционера, профессионального исследователя нашего любимого Жанра - Максима Кравчинского «История русского шансона». Книга выпущена издательством «Астрель» в сентябре 2012 года. Автор исследует появление и становление в России русского шансона, заглядывая во времена Древней Руси, обращаясь к песням Стеньки Разина, Леонида Утесова, Петра Лещенко, Александра Вертинского, Владимира Высоцкого, Александра Галича, Аркадия Северного и других легендарных исполнителей. С любезного разрешения автора, мы предствляем нашим посетителям главы из новой книги.

Фата-моргана «шансона по-русски»

Одним из самых заметных проектов, направленных на разрушение «железного занавеса», стал диск «GULAG SONG» («Песня ГУЛАГА»), выпущенный в Германии весной 1974 года неким человеком по имени Слава Вольный.

Слава Вольный в 2010 году
На заднике обложки была помещена фотография А.И. Солженицына с припиской: «Самый Известный Советский Заключенный». Опальный писатель как раз в год выхода «музыкальной прокламации» оказался на Западе, где годом ранее впервые был издан массовым тиражом «Архипелаг ГУЛАГ», что породило домыслы о причастности самого Нобелевского лауреата или его покровителей к этой пластинке. Да и подборка песен строго соответствовала тематике: «Эшелон», «Товарищ, Сталин» (Юза Алешковского), «За туманом», «Париж» (обе – Юрия Кукина), «Нынче все срока закончены», «Все позади…» (обе – Высоцкого), «Пара гнедых» и т.д.
Всего в альбоме было одиннадцать композиций.

В советское время альбом разошелся в записях, но в урезанной версии, где было только десять вещей. Дело в том, что в известной «Красной Коннице» звучал переделанный текст, с резким антисоветским содержанием и люди просто боялись ее писать, а тем более тиражировать для других. Та же ситуация и с обложкой диска. Ввезти в страну его было практически невозможно из-за портрета Солженицына и аршинных английских букв – GULAG SONGS. Тогда рвали конверт, подменяли его на безобидную обложку «из-под Карела Гота», но ухитрялись протащить раритет через советскую таможню. Удавалось не всем. Некий спортсмен и большой любитель музыки пытался провезти пластинку, и был пойман бдительным стражем границы. Результат – год исправительных работ. Еще легко отделался. Недавно он купил этот виниловый диск на Горбушке за бешеные деньги. На память.

До недавнего времени отсутствовала практически любая достоверная информация о создателе альбома. Ходили и продолжают циркулировать самые нелепые слухи о его судьбе. Но, волею случая, (или, как считает, сам Слава, провидения) незадолго до завершения работы над книгой с Вольным удалось установить контакт.
Его настоящая фамилия – Мазур, он родом с Украины. Одним из первых в СССР семья Славы эмигрировала в Израиль, откуда впоследствии они перебрались в Германию.

Мазур-старший получил должность на радио «Немецкая волна». Короткое время там же работал и Слава. Затем он начал учебу в Кельнском Университете на юридическом факультете, усиленно учил немецкий. В студенческом общежитии Слава не расставался с гитарой, привезенной еще из Киева и пел песни, которые узнал, по его словам, от друзей и знакомых и которые все знают и поют в СССР,
но только для своих, на кухне и очень тихо.
В 1970 году Слава с друзьями открыл в Кельне русский трактир «Тайга».
Посетители могли не только отведать русской кухни, но и купить сувениры а-ля рюс. Место пользовалось большой популярностью среди немецкой молодежи.
По многочисленным просьбам завсегдатаев Слава и решился записать пластинку.
Дизайн обложки делал известный и популярный сегодня немецкий художник и скульптор Херб Лабусга, но делиться воспоминаниями, он по неясным причинам отказался. Наверное, боится, по старой памяти, происков вездесущего КГБ.
Немецкий продюсер связался с Солженицыным и тот поддержал идею выпуска диска «лагерных песен» и дал добро на размещение своего портрета. Альбом был признан лучшим проектом месяца, и Слава весь 1974 год провел, разъезжая с гастролями по городам Западной Европы.
Газетные заголовки, приглашая посетить концерт русского барда, кричали:

«Слава Вольный поет песни призывающие выжить»

Песни политические, песни лагерные. Слава Вольный, проживающий в Кельне поет песни о лагерной действительности, которая, в особенности со времен появления книги Солженицина «Архипелаг Гулаг«, стала известна широкой общественности. Если сравнить произведения Солженицина и Достоевского, то невозможно не заметить, что условия заключеных того царского времени и сегодня вовсе не изменились. Поэтому и «лагерные» песни в Советском Союзе официально умалчиваются. Часто никто не знает, кто написал их музыку и текст, однако каждый знает их.
…Русский фольклор? Под таковым у нас известны, в лучшем случае, очаровывающий гул добрых, старых донских козаков, а в худшем – резкий бас папаши Ивана Реброва. Однако в Советском Союзе существует еще и другой фольклор. Этот фольклор официально умалчивается потому, что он вызывает ненужное неудобство…»

В конце 70-х успешный артист и ресторатор открыл новый клуб «Калинка». Заведение стало центром русской тусовки, туда приходили не только добропорядочные бюргеры», но и лихие «мальчики» из набирающей мощь русской мафии. Случалась там и «легкая стрельба», как прокомментировал сам Слава Вольный сплетню о своей мнимой смерти в ресторанной перестрелке.
«Калинка» цвела. Гостями шикарного кабака побывали все советские
звезды: от Аллы Пугачевой
до Владимира Высоцкого, с которым Слава как-то сразу сошелся и провел три незабываемых дня в Кельне. Владимир Семенович слышал, как Слава исполнил две его песни и остался доволен.
До конца 90– Вольный занимался ресторанным бизнесом, но недавно отошел от дел и в качестве юриста занимается организацией крупных экологических проектов. Недавно он выпустил книгу, где немного рассказывает о своей, полной приключений и встреч, жизни, а также о высших силах, ведущих нас по пути судьбы.

* * * * *
«Песня ГУЛАГа» – культовый проект. Аранжировка здесь еще тяготеет к манере псевдорусской эмиграции 60-х в лице Татьяны Ивановой, Ивана Реброва или оркестра Фрица Шульца, но подбор песен, подача материала делают работу именно жанровой, а не русским лубком для Запада. Между прочим, диск хранится в коллекциях многих европейских университетов, где изучают русский, а песни Вольного до сих пор можно услышать по немецкому радио.

Вагонные песни

В послевоенные годы страна столкнулась с уникальным явлением – «вагонными» песнями, которые исполняли многочисленные инвалиды, калеки, нищие и просто не желающие ударно трудиться аферисты.
Их «армия» оказалась довольно внушительной. Они делили территории и изобретали новые методы получения денег от сердобольных граждан.
Писатель Эдуард Хруцкий в одном из своих очерков вспоминал о встрече в Средней Азии в 50-е годы с неким известным в дальнейшем поэтом-песенником. Как вспоминает Эдуард Михайлович, в ту пору «стихотворец» зарабатывал огромные (!) деньги, сочиняя песни для … профессиональных попрошаек.
Народная память сохранила много образцов подобных произведений безвестных авторов. Вот одно из них, которое пелось на мотив известной городской баллады «Парень в кепке и зуб золотой»:

Жил на свете хорошенький мальчик,
Для девчат он был просто гроза.
Кудри черные, черные брови,
Голубые большие глаза.

Просто не было в мире милее
Голубых его ласковых глаз.
«Это был ведь огонь, а не парень», -
Говорили девчата не раз.

Но настало тревожное время,
Над страною нависла гроза.
Взяли в армию милого друга –
Голубые большие глаза.

До вокзала его провожали
И подруга, и старая мать.
Уходил он в далекие дали,
Уходил милый друг воевать.

Дни за днями идут чередою,
Собираются месяцы в год.
Только парень чего-то не пишет,
Даже девушке писем не шлет.

Но однажды – число я не помню –
Темной хмурою ночью одной
Кто-то робко в окно постучался:
Это парень вернулся домой.

Перед матерью встал он смущенный,
Незнакомый, как будто чужой.
Кудри черные наголо сбриты,
Пулей выбит был глаз голубой.

«Я, мамаша, вернулся обратно,
Даже, может, я в этом не прав».
Только вместо руки его левой
Как-то странно болтался рукав.

«Даже девушка, милая Надя,
Будет встречи бояться со мной.
Так зачем я ей нужен, калека?
Ей понравился парень другой.

Только старая мать втихомолку
Будет слезы горячие лить.
Я калека, калека, калека,
И калекою мне всю жизнь быть.

Пережившая войну в Волхове Г.Е. Мальцева рассказывала, как в 7-летнем возрасте, спасаясь от голода, сама ходила с песней по поездам: «Жизнь была не менее трудная, чем во время войны. Не было только обстрелов и бомбежек.
По вагонам ходили одноногие с гармошкой. Помню песню, которую пел один из них:

Эх, озера, широки озера
Мне вовек вас не забыть.

Здесь существовала конкуренция за кусок хлеба. Я тоже пела песни по вагонам паровичка. Помню до сих пор тексты этих песен.

Этот случай совсем был недавно,
Ленинградскою жаркой порой.
Инженер Ленинградского фронта
Пишет письма жене молодой

Дорогая жена, я калека,
У меня нету правой ноги,
Нет и рук, они честно служили
Для защиты родной стороны.

От жены я письмо получаю
С ней я прожил всего восемь лет
Она только в письме написала,
Что не нужен калека ты мне…

Мне не было еще семи лет, маленькая девочка, голос звонкий, песни жалостливые, а люди добрые. Отдавали последнее, хотя у самих ничего не было. Звонкий голос и хорошенькая мордашка очень действовали на людей, которые сами немало пережили.
Пела еще много песен. Конечно, это было далеко от настоящего пения. Но народу это нравилось…»

* * * * *

«Крестный отец русского шансона», эмигрантский певец Михаил Гулько вспоминал о своем пребывании во время войны в эвакуации на Урале: «…Самым ярким впечатлением от эвакуации стали не мерзости голодной уличной жизни, а воспоминание о песне, что услышал тогда.
Однажды морозным зимним днем я после уроков отправился побродить на челябинский рынок и перед центральным входом увидел картину, которую по сей день помню в мельчайших деталях. Прямо на снегу, на крошечной деревянной тележке сидел молодой, красивый, белокурый морячок без ног. Ноги отрезаны по самый пах.
Рядом с тележкой лежали деревянные бруски, с помощью которых он передвигался, а на груди у него висела маленькая гармошка-хромка, и он пел свою песню под ее нехитрый аккомпанемент на мотив «Раскинулось море широко».

Я встретил его близ Одессы родной,
Когда в бой пошла наша рота.
Он шел впереди с автоматом в руках,
Моряк Черноморского флота.

Он шел впереди и пример всем давал,
Он был уроженец Ордынки,
А ветер его лихо кудри трепал
И ленты его бескозырки.

Я встретил его после боя в огне
В украинской чистенькой хате.
Лежал он на докторском белом столе
В кровавом матросском бушлате.

Тринадцать ранений хирург насчитал,
Две пули засели глубоко.
В бреду наш отважный моряк напевал:
«Раскинулось море широко».

Ай, доктор родной, если будешь в Москве
Зайди ко мне в дом на Ордынку.
Жене передай мой горячий привет,
А сыну отдай бескозырку.

Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут – она зарыдает,
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.

Перед морячком лежала перевернутая бескозырка полная красных «тридцаток» с портретом Ленина. Рядом стояла девушка – скорее всего, сестра – с длинной толстой косой и убирала деньги, не вмещавшиеся в бескозырку, в холщовый мешок.
Много раз я приходил на базар и, словно завороженный, стоял и слушал, как он поет. Столько лет прошло, а помню все, словно вчера это было.
Я редко исполняю эту вещь, только в компаниях близких – и не было случая, чтобы люди не плакали после нее»*.

* М. Гулько «Судьба эмигранта» (см. библиографию).

* * * * *

Старожилы припоминают, что большой популярностью в среде «нищих музыкантов» пользовалась старинное, времен Первой Империалистической, сочинение князя Константина Романова (1858 – 1915):

Умер, бедняга! В больнице военной
Долго родимый лежал;
Эту солдатскую жизнь постепенно
Тяжкий недуг доконал...
Рано его от семьи оторвали:
Горько заплакала мать,
Всю глубину материнской печали
Трудно пером описать!
С невыразимой тоскою во взоре
Мужа жена обняла;
Полную чашу великого горя
Рано она испила.

* * * * *

Другой классик жанровой песни автор-исполнитель Игорь Сатэро (р.1947) рассказывал мне, как в 9-летнем возрасте вместе со своим знакомым «дядей Валей» – профессиональным нищим, косившим под слепого и игравшим на аккордеоне – ездил в электричках и пел, аккомпанируя себе на маленькой гитаре.

Я вернулся с войны,
А жены моей нет.
Вышла замуж она за другого
И детей забрала,
Вещи все продала,
Чтоб не видеть калеку больного!
Я за Родину шел своей грудой вперед
В меня немцы-фашисты стреляли!
Я не знал, идиот, что родные мои
Так постыдно солдата предали.
И хожу я теперь по вагонам один,
Все смотрю, не жена ли с детьми?
Так подайте копеечку мне, гражданин….

Но к концу 50-х надтреснутые голоса калек перестали звучать на улицах, вокзалах и площадях окончательно. Безрукие и безногие герои войны портили глянцевую картинку советской действительности.
Министр МВД Круглов в конце февраля 1954 года пишет Хрущеву: «Несмотря на принимаемые меры, в крупных городах и промышленных центрах страны все еще продолжает иметь место такое нетерпимое явление, как нищенство... Во втором полугодии 1951 г. задержано 107.766 человек, в 1952г. – 156.817 человек, а в 1953 г. – 182.342 человека. Среди задержанных нищих инвалиды войны и труда составляют 70%, впавшие во временную нужду – 20%, профессиональные нищие – 10%".
Причина: ...отсутствие достаточного количества домов для престарелых и инвалидов и интернатов для слепых инвалидов... Борьба с нищенством затрудняется... тем, что многие нищенствующие отказываются от направления их в дома инвалидов... самовольно оставляют их и продолжают нищенствовать. Предлагаю преобразовать дома инвалидов и престарелых в дома закрытого типа с особым режимом…»

* * * * *

В наши дни бродяг тоже немало, но вот парадокс – их песенный фольклор абсолютно утрачен. Почему? Редко-редко можно нынче увидать, как ходят по вагонам с гармошкой и поют нищие, а если поют – то ничего оригинального.
Недавно уезжал в Питер – видел таких у площади «Трех вокзалов». Пели. …«Аристократию помойки» Трофима.

© «История Русского шансона», «АСТ», 2012г.
© М. Э. Кравчинский
© Шансон - Портал
23 сентября 2012 года.