Текст научной работы на тему "ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА В ИСТОРИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ Б.Н. ЧИЧЕРИНА". Научная статья по специальности "История. Исторические науки"

Г. С. Криницкая

ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА В ИСТОРИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ Б.Н. ЧИЧЕРИНА

Статья посвящена проблемам развития Русского государства в исторической концепции Б.Н. Чичерина. В рамках принятого Б.Н, Чичериным сравнительного метода автор исследует комплекс вопросов, связанных с его периодизацией русской истории, выявляет отмеченные им особенности развития различных гражданских форм общежития России и Европы с древнейших времен до начала XVIII в. Главное внимание уделяется правовому аспекту развитая истории Русского государства.

Вопрос собирания славянских племен Восточной Европы в единое Русское государство, роль варяжского элемента в этом процессе, равно как и периодизация истории России, сделались предметом острой полемики в отечественной литературе уже с начала XIX в. [1-11]. Нет общего мнения по проблемам образования Русского государства среди специалистов и на сегодня: в частности, норманская теория московской исторической школы и антинорманисты Санкт-Петербурга по-прежнему расходятся во взглядах на роль варягов в исторической судьбе России [12].

Тем больший интерес в этой связи приобретает исследование данной проблемы в научном наследии Б.Н. Чичерина, причем не только теоретический, но и чисто практический: наблюдающиеся сегодня попытки российской власти по обузданию центробежных сил определенно напоминают усилия великих князей Руси (начиная с Ивана III) по решению главной задачи - созданию единого Российского государства.

Заметим, однако, что, исследуя историю зарождения и развития Русского государства, Чичерин считал для себя совершенно лишним следить «за постоянным ходом» русской истории. В его задачу входило: обозначить те существенные явления, которые могли служить к объяснению некоторых спорных вопросов русской исторической науки, приняв за основание главные источники со стороны собственно юридической [13] (раньше или позднее совершилось то или другое событие - было для него вопросом второстепенным). Главным для него здесь становится доказать параллельность развития права и различных форм общественной жизни.

Собственно специальному изучению русской истории Чичерин посвящает четыре фундаментальных работы: «Опыты по истории русского права», «Областные учреждения России в XVII веке», «О народном представительстве» и «Русский дилетантизм и общинное земледелие». При этом следует учитывать три существенных момента, которые сказались на разработке им концепции русской истории. В период написания им «Опытов по истории русского права» (1858 г.) и «Областных учреждений в России в XVII веке» (1853 г.) Чичерин, по его выражению, «отвернулся от учения ортодоксальной церкви к необходимой фазе научного атеизма». Особенность второго момента состоит в том, что при взгляде на русскую историю он применяет трехступенчатую схему диалектического развития, а не четырехступенчатую, которая была им положена в основание изучения всемирной истории. На этот факт справедливо указывают Рубинштейн Н.Л., Клаус Гротхузен и Сыромятников. Соглашаясь с ними, мы в то же время не можем вслед за Гротхузеном признать, что четырехстадийная схема Чичерина есть «слабейшая и неплодотворная часть его истории».

Причину, в силу которой четырехступенчатая схема не может быть применима к развитию России, Чичерин верно усматривает в особом положении русской православной церкви: если в Западной Европе в средние века проявились открытые притязания церкви на приоритет над светской властью, а развитие шло от синтеза в античности до расхождения светской и религиозной сферы, то русское средневековье этого процесса не знало. Здесь диалектическое противоречие между духовной и светской властью отсутствовало, но существовало их единство. Отсюда он делает вывод, что для России может быть применима только трех- а не четырехступенчатая схема развития. Но начиная с XVI в. развитие обеих частей Европы, т.е. России и Запада, пошло вновь параллельно к новому синтезу, при ведущей роли государства. Для российской истории этот новый синтез стал третьей ступенью в развитии, а для западной - четвертой.

Наконец, третьим важнейшим моментом, который также сказался на разработке Чичериным концепции истории России является, как справедливо замечает Бестужев-Рюмин, идея о ведущей роли великорусского народа в строительстве государства, что соответствовало перемещению центра тяжести от Киева к Москве [14]. Великороссы, полагает Чичерин, являлись «значительнейшим» родом славянской Восточной Европы. Эту ведущую роль они сохранили и после Петра I, что объясняет специфический характер самодержавия в России (автократические права царей). И если на Западе эта специфика едва ли была возможна, то для России этого вряд ли можно было избежать.

С учетом этих моментов и следует рассматривать концепцию русской истории Чичерина.

Исходный пункт его теории русской истории также, как у Соловьева и Кавелина, образует тезис о единстве Европы, в соответствии с которым Европа являет собою единый исторический организм, созданный на Западе германо-романскими народами, а на Востоке -славянскими и, прежде всего, русским. Это единство народов России и Запада Чичерин объясняет принадлежностью их к единому географическому и этнографическому организму и однородным историческим развитием: от родового быта к государству.

На единство России и Запада, считает Чичерин, указывает и тот факт, что, если рассматривать европейскую историю как диалектический процесс, который начался с синтеза еще целостного христианства с античностью, а затем через схизму (раскол 1054 г.) пришел к диалектическому разделению, то Россия только через этот «западный разворот» и получила стимул к новому синтезу на более высоком уровне. Конечная цель этого нового синтеза на Западе и на Востоке для него одна и та же: свободная церковь в свободном

государстве [15], причем церковь, тесно связанная с государством, что обеспечивает полную религиозную свободу личности. Для достижения нового синтеза Европы необходимо преодоление раскола христианства на католическое и православное, которые со средневековых времен стали существенными характеристика обеих ее частей. При этом Чичерин отвергает слишком ортодоксальный взгляд Соловьева на христианство и, хотя он вслед за ним постулирует тезис о том, что Россия через Византию не только приняла участие в античном наследии Европы, но и восприняла христианство в его истинном облике, но в то же время, по его убеждению, и католичество означает легитимную форму христианства. Таким образом, христианская церковь образует для Восточной и Западной Европы единую духовную основу.

Вся совокупность изложенных Чичериным положений о единстве двух частей Европы и привела его к заключению, что Россия - европейская страна. Поэтому говорить о «западничестве» Чичерина, в чем его без малого целое столетие упрекали многие исследователи, с нашей точки зрения, есть полное заблуждение [16-20].

Исследование собственно истории Русского государства начинается у него с краткого обзора призвания новгородцами варяжских князей. Это «призвание» он объясняет «невозможностью» наших предков самостоятельно справиться с внутренними междоусобицами, возникшими вследствие разрушения родового быта славянских племен. Но вскоре новгородцы почувствовали, что призванные ими посредники становятся властителями: истребив «храбрых мужей города и оскорбив всех славян определением "рабы"», Рюрик значительно расширил свои владения, а Олег, покинув Новгород, отправился на юг, покоряя по пути все славянские племена. Неоднократные восстания покоренных славянских племен против варягов закончились безуспешно. Дело «прилучения» славян завершил князь Владимир, который, боясь замыслов Ярополка, бежит за море, приводит с собою новые варяжские дружины и снова покоряет всю русскую землю. Таким образом, он подходит к вопросу о происхождении самого названия Русского государства.

С точки зрения Чичерина, название Русь чисто варяжского происхождения. Доказательством для него служит указание летописца: «... от их прозвася Русская земля ... прежде бьеша Словени» («Полное Собрание Летописей», Т. I. С. 9). Но если это так, делает он вывод, то Русская земля может значить либо земля, населенная Русью, либо земля, принадлежащая Руси. Учитывая тот факт, что восточно-славянские племена не имели к приходу варягов даже оседлости, «мы должны признать, что Русскою землею называлась земля, принадлежащая пришлым русским князьям... Русская земля называлась «отчиною» князя, выражение, которое в древней России означало собственность» [21. С. 67, 182]. Следовательно, заключает он, речь может идти только о земле, которая принадлежала пришлой варяжской дружине.

Другим свидетельством варяжского происхождения названия Руси Чичерин считает решения Любеческого съезда 1096 г., на котором съехавшиеся князья говорят, что они «блюдут» Русские (свои) земли и каждый держит свою вотчину. Таким образом само слово «Русская

земля» в IX в. означало владение пришлого варяжского племени руссов и употреблялось обыкновенно в весьма ограниченном смысле: если при первом призвании князей (862 г.) оно означало Новгородскую область; то с переходом же варяжской дружины на Юг этим именем стала называться земля Киевская, так что Русская земля противополагалась Смоленской, Суздальской и Новгородской, пока наконец с образованием единого государства это название не распространилось на всю страну [21. С. 285].

Всю историю России Чичерин делит на три периода («ступени»), В первую эпоху, на заре истории, у славян существовал союз кровный (родовой строй) -примерно до середины IX в.; второй период - это союз гражданский (удельный); третья ступень - союз государственный. Его образование Чичерин относит ко второй половине XV в.

Истории славянских племен в период патриархальный или родовой, который характерен для всех народов, Чичерин уделяет немного внимания, поскольку, - пишет он, - у нас нет «положительного известия» о древнем устройстве нашего общества. Но главное внимание, как верно отмечает Бестужев-Рюмин, он сосредотачивает на правовом вопросе раннединастического времени [22].

Прослеженная Чичериным общая аналогия развития восточных славян с другими славянскими племенами дала ему достаточно веские основания утверждать, что на Руси существовали те же гражданские формы общежития, что и у других народов. Уже одно разделение восточных славян на племена указывает на господство здесь в первый период естественной, кровной или родовой связи между людьми. Но там, где есть род, заключает он, там есть и родовая собственность. Отталкиваясь от этого обстоятельства, а также от факта сохранившихся в России вплоть до конца XIX в. пережитков родовой собственности в виде выкупа родовых имуществ, он приходит к выводу, что это право не было введено законодательством, так как закон не может создать родственных союзов и отношений, не существующих в нравах, а здесь именно встречаются указания на род, как на союз, имеющий совокупное право на имущество каждого [21. С. 6; 23. С. 1]. Заметим, что Б.Н. Чичерин не является создателем вотчинной теории, но, как справедливо указывает Сыромятников, именно он возвел ее до прочной системы.

Существенными чертами родовой сельской общины в Древней Руси являются общая собственность всего рода на землю, оседлость всех членов рода и ежегодные переделы участков между членами общины. Но отдельных членов общины как юридических лиц и носителей частного права ещё не существует, т.е. личность в родовом быте отсутствует, растворяясь в общей субстанции. Распад родового быта, однако, оказывается исторически необходимым процессом, ускоренным появлением на славянских землях варяжских дружин. «Ход русской истории, - пишет Чичерин в этой связи, - представляет замечательную параллель с историей Запада. И здесь, и там общественное развитие начинается с появления германской дружины, подчиняющей себе туземцев. И здесь, и там за первым дружинным периодом следует эпоха развития вотчинного начала, когда общество дробится на множество отдельных союзов, основанных на праве собственности [24. С. 523].

Переходя к характеристике второго периода истории Русского государства, Чичерин особо акцентирует тот факт, что приход дружины и дальнейшее покорение варягами славянских племен решающим образом повлияли на дальнейшую историю нашего народа, он явился центральным пунктом развития страны, так как дружина держалась на началах, совершенно противоположных родственно-общинным отношениям, а именно: договоре, основанном на доброй воле каждого. Принесенные ею договорные, т.е. частноправовые начала, развиваясь и расширяясь, к концу X

- началу XI в. (ко времени появления «Русской Правды») захватили все общественные отношения, не оставив места прежним родовым союзам.

Наряду с вторжением этих «владельческих элементов», подорвавших родовой быт славян, разложению родовой общины на Руси, по Чичерину, способствовал и географический фактор: из-за «обширности» русского пространства дружинники не стали здесь феодальными господами и долгое время сохраняли за собой свободный договор с князем и право отъезда от князя. Огромные пустынные пространства страны способствовали беспрерывной «общей текучести» вообще всего народонаселения России, превращая их быт в «бродячее состояние». Но главное: «Бояре и слуги не уселись на местах, как феодальные владельцы, не приобрели местной власти, а остались кочевыми наемниками» [24. С. 527].

И то, и другое явление в русской истории имело своим следствием процессы, идущие не на пользу будущему Русскому государству, но прямо способствующие ускорению разложения родового быта. Дело в том, пишет Чичерин, что патриархальная община может существовать только при постоянном пребывании ее членов на своих местах, при «неподвижности» веками созданных отношений. «Как скоро лицо отрывается от родной почвы и пускается бродить по земле, как скоро является в общине частная поземельная собственность и свободный договор, так прежние естественные отношения заменяются условными. На Западе патриархальный общинный быт был уничтожен бродячими общинами, у нас он должен был исчезнуть сам собою при беспрерывном кочевании и обновлении народонаселения» [21. С. 24].

С другой стороны, разложение родового быта в пользу семейного наследственного (частного) права происходило благодаря стремлению ставших оседлыми великих князей превратить свои вотчины в частную правовую наследственность.

Под влиянием этих изменений на Руси вместо прежней патриархальной собственности явилась частная собственность князя и его дружины, а родовая община превратилась во владельческую, в которой был один собственник - князь да «пришлые люди», сидевшие на ней (бояре и слуги). Земля, которая теперь находилась в распоряжении князя на основе частноправовой свободы, стала называться вотчиною, а слуги его и бояре -вотчинниками, а княжеское право на землю соответственно, вотчинным. Заметим, что Б.Н. Чичерин не является создателем вотчинной теории, но, как справедливо указывает Сыромятников, именно он возвел ее до прочной системы [25. С. 76].

С появлением вотчинного права Русь вступила в свой новый период развития - период гражданского

общества. В гражданском обществе в средневековый период, где господствует частноправовой порядок, согласно Чичерину, верховное право принадлежит либо отдельному лицу в его родственной сфере с правом собственности на землю, либо союзу лиц, определяющих общественное свое право на основании договора. Как видим, Чичерин выделяет две формы частного права в средневековье, что имеет чрезвычайно важное значение для выявления особенностей второго периода истории России.

Дело в том, что первая форма частного права на Руси привела к образованию княжеской вотчины, а вторая - к образованию крестьянской общины. В России эти формы частного права (собственность и свободный договор) существовали рядом, не исключая друг друга, приходя постоянно в хаотические столкновения, так как в сущности друг другу противоречили. В южной России это противоречие так и не было разрешено, что и обрекало ее на бессилие. На севере же, напротив, оно разрешилось, поскольку обе эти формы разделились и стали основой для отдельной формы быта. Так, в Новгороде и Пскове на основе свободного договора развилась вольная община, а в остальных же областях севера образовалось чисто вотчинное управление, то есть владельческая община, но Русское государство, так же как и европейские державы, образовалось из вотчинной формы собственности.

Действительно, хотя в период господства на Руси гражданского общества Новгород и Псков избежали на некоторое время всеобъемлющего влияния владельческих элементов и в них сохранилась свободная община, однако и здесь она изменила свой прежний характер, а именно: из родовой она превратилась в договорную. Несмотря на то, что князь пришел на север нашей страны как посредник (в отличие от юга, куда он пришел как завоеватель), «дружинные элементы» разрушили и там родовые отношения. Новгород и Псков сами превратились в великих вотчинников, владельцев обширных земель, составляющих их собственность. Таким образом, никакой республикой Новгород в концепции Чичерина никогда не являлся, так как все различие между ним и другими областями Руси состояло лишь в том, что если там верховным вотчинником был князь, то в Новгороде это место принадлежало союзу свободных лиц.

Так мы подошли к ключевой для всех русских историков XIX и XX вв. проблеме двух русских городов -Новгорода и Пскова, которую с особой остротой поставил В. Соловьев в своей теории «новых городов». Для Чичерина вольная община Новгорода и Пскова представляла собою не что иное, как правовую форму западно-европейского города, но являлась для Руси исключением, и в условиях отсутствия четкого института гражданского права и не сформировавшихся сословий, была обречена на умирание. Тем самым Чичерин отрицает теорию новых городов В. Соловьева. Определяя значение чичеринской концепции русской средневековой истории, Клаус Гротхузен пишет, что оно «никоим образом не исчерпывается некритическим переносом западных правовых норм на Россию...» взаимосвязи представляют при этом только предпосылку для специфически русского развития права и законности, как видел их Чичерин [26].

Но, как видим, частное (гражданское) право в виде договоров князей с дружинниками и вотчинная собственность у Чичерина прямо взаимосвязаны; они и определяют характер всего гражданского общества средневековой Руси [21. С. 76]. Выясняя различие в развитии Западной Европы и Руси этого периода в рамках принятого Чичериным сравнительного метода исследования, он приходит к выводу, что на Западе свободным договором со своими князьями феодалы через инвеституру превратились в наследственных владельцев определенной собственности. Вассальный договор, как и ленная собственность на землю, развились до наследственных прав, причем сеньоры, как и города, оказались в состоянии объединяться между собой против королей, и все это происходило на основе добровольной, снизу строящейся оседлости, которая нашла свое выражение в ранней несвободе крестьян.

Совсем по-другому обстояло в России, где система свободных договоров между боярами, слугами, крестьянами не привела к образованию длительной наследственной собственности (вотчины) в руках вассалов и, как следствие, здесь не развилось никакой прочной правовой системы и связанной с этой системой развития отдельной личности. Исходя из анализа двух названных юридических институтов - собственность и договор, Чичерин и решает проблему особенностей гражданского общества, сложившегося в средневековой Руси.

Поскольку, как уже говорилось, на Руси бояре и елуги князя чуждались оседлости, переходили от одного князя к другому, не желая вступать в прочные потомственные обязательства, постольку их вотчинное право сохранялось неприкосновенным даже в случае отъезда, а с другой стороны - поместные земли раздавались князем во временное, а не в наследственное владение. В результате на одну и ту же землю на Руси возникло два права собственности: это была, по выражению Чичерина, «собственность в собственности». Из этих противоречий проистекала и та шаткость поземельных отношений, которая читается в древних грамотах. Князья, видимо, не знали, считать ли частные земли своею вотчиной или нет» [21. С. 78], хотя в «Собрании государственных грамот» имеются многочисленные примеры того, что частные земли, называющиеся «белыми», прямо отличаются от княжеской вотчины: князья нередко покупали у владельцев частные села, обращая их в полную свою собственность.

В то же время из этих грамот видно, что у князей имелось право собственности на эти частные земли, которое состояло в праве сбора дани и суда. «Вообще,

- замечает в этой связи Чичерин, - в древней России существовало много неразрешимых противоречий, так как существовали многие явления, которые друг друга исключали, о чем хорошо сказано в сочинении Соловьева «Об отношении Новгорода к великим князьям» [23. С. 24].

Но в целом, по мнению Чичерина, русская вотчина, несмотря на ее особенности, вполне соответствовала западному аллоду, где феодальные короли считались верховными владельцами земли, а дружинники сели на его земле и также считали ее своею собственностью. Общинной же земли в княжеских владениях не осталось. Точно так же было и с вольными городами.

Однако, в отличие от Запада, в России эта форма средневековых учреждений не получила, как уже говорилось, такого развития. «В России, - по выражению Чичерина, - княжеская власть сделалась единственным двигателем народной жизни...» [21. С. 10].

Сделавшись «двигателями» исторического развития Руси, князья разделяли земли между своими сыновьями, но делили ее как свое поместье, как собственность, а отнюдь не как государство. Налицо было наследование по частному праву, а не по государственному.

В пользу господства в средневековой Руси именно частного (гражданского) права свидетельствует, по Чичерину, и характер отношений между великими и удельными князьями: владея каждый своим участком, князья менялись ими, покупали друг у друга, «одним словом, поступали как частные владельцы, а отнюдь не как государи, управляющие единою землею» [21. С.69]. Таким образом, гражданское право определяло здесь все отношения, как общественные, так и частные. И хотя родственные, семейные отношения продолжали играть значительную роль в обществе, но они становятся частною сферою, в которой действуют частные лица.

Это вовсе не означает, что в средневековой Руси, как эпохи гражданского общества, вовсе не существовали общественные учреждения: власть, суд и закон. Но вопрос, пишет Чичерин, состоит в том, на каком праве зиждутся все эти учреждения становления: на общественном или на частном, на понятии о народе и обществе как едином целом или на праве собственности, на договоре, на семейных связях, вообще, на отношениях частного права. А поскольку в удельный период в России имело место как раз последнее, то «потому должны признать юридическую форму тогдашней России за гражданское общество» [21. С. 71].

Вообще, утверждает Чичерин, вплоть до XV в. в России государственных понятий не существовало, земля принадлежала князю как собственнику, а не как государю, и в полную силу действовал закон «распадения общественного тела». У Чичерина единодержавие (нераз-деленность общества, территории и верховной власти) служит главным признаком государства. Это не означает, что государство не может распадаться вследствие каких-либо исторических событий. Но в России это разделение совершалось на основании внутреннего постоянного закона, что указывает на факт отсутствия на Руси государства как единого целого [21. С. 379].

Это было время, в котором «господствовало отдельное лицо, не сдержанное прочным государственным порядком, не сознающее себя членом общества как единого целого» [21. С. 379]. Князья везде распоряжались уделами, как своей собственностью, делили их между наследниками по частному праву; князья получали волости как имение, а не распределялись по ним как правители, исполняющие известную общественную должность. Ни о земле, как общественной единице, ни о народе, как едином целом, вообще нет никакого упоминания в источниках.

Другим убедительным доказательством отсутствия на Руси в средневековье государства, полагает он, является тот факт, что основной формой отношений между лицами в тот период был договор, а договор есть форма не государственного права, а гражданско-

го или международного. Договор у Чичерина определяется как форма отношений, в которой оба лица не находятся в зависимости друг от друга. Поэтому если мы видим, что отношения удельных князей к великому определяются договорами, то мы вправе заключить, что великий князь - не государь, а удельные князья - не подданные. Да и сам характер этих договоров, где князья обязываются служить «без ослушания», «служить честно и грозно», не содержит ни одного выражения, которое, с точки зрения Чичерина, указывало бы на отношения государственные: все они были чисто личными, гражданскими, и сложить «крестное целование», то есть данную друг другу клятву, даже относительно внешних врагов, для князей считалось делом обыкновенным. В целом, заключает он, «это был порядок самый противоположный государственному» [21. С. 336].

Все сделанные Чичериным выводы базируются на анализе им огромного числа духовных и договорных грамот великих и удельных князей, среди которых показательной является для него первая духовная грамота Ивана Калиты, поскольку: «В целом в ней выражается общий характер всех духовных грамот князей того времени, все их воззрения на общественные отношения. О государственных понятиях, об обществе, которого князь есть представитель, нет и помину. Все распоряжения носят частный характер... Нет ни малейшего намека на то, чтобы наследники владели одного ряда имуществом по государственному праву» [21. С. 240]. Как видим, Великое Московское княжество в удельный период вовсе не считалось чем-то особенным, а стояло в одном ряду с другими владениями, что является, по выражению Чичерина, признаком «безразличия государственных и хозяйственных понятий».

Первые признаки перевода территориального значения Московского княжества в значение личное, династическое Чичерин усматривает только в духовной грамоте Ивана III, который завещает старшему сыну Василию несравненно большее пространство областей, нежели младшим, и отдает ему наряду с Московским княжеством, Тверским и Новгородским земли псковские, рязанские и множество городов. В результате удельные князья больше уже не могли сопротивляться великому князю Московскому. И хотя духовная грамота Ивана III по форме нисколько не отличается от прочих, в ней уже явно просматриваются государственные стремления. Однако (и это тоже является особенностью развития Русского государства) проводились они в жизнь не путем теоретического противоположения государственного права частному, о чем тогда еще и не думали, а путем практическим: возведением частного права к государственному посредством усиления одного наследника за счет других.

Окончательное торжество государства Чичерин видит в духовной грамоте И. Грозного, который своего старшего сына Ивана благословил своим царством Русским. Младшему же сыну Федору И. Грозный хотя и дает в удел несколько городов, но прибавляет, что они ему же, Ивану, «к великому государству». Полученный впоследствии в удел на этом основании Дмитрием Ивановичем Углич был последним примером раздачи уделов. С этого времени, считает Чичерин, «царство русское составляет единое целое, в ко-

тором частный порядок наследования не может иметь место» [21. С. 260]. Следовательно, личная воля завещателя явилась у нас и проводником государственных стремлений: князья собрали воедино разрозненные славянские племена, князья по частному праву наследования раздробили на части приобретенное ими же достояние, князья же впоследствии и соединили в одно государственное тело разрозненные части Руси.

Личность во всей ее случайности и свободе, во всей ее необузданности, которые лежали в основании всего общественного быта гражданского общества средневековой Руси, привели к господству силы, к неравенству, к междоусобице, к анархии, подрывающим самое существование союза, делали необходимым установление нового, высшего союза - государства: «... крайнее развитие личного начала повело к водворению начала совершенно противоположного - начала государственного. Это диалектический процесс исторических явлений, который мы здесь не выводим а priori, а наблюдаем на деле. Внутреннее противоречие одной жизненной формы ведет к установлению новой высшей формы...» [21. С. 337].

Однако между полной независимостью личности и полным ее подчинением в соответствии с идеей государства, согласно Чичерину, лежит целый ряд посредствующих ступеней с разнообразными определениями (степень утраты свободы). На первой ступени служебное подчинение удельных князей великому не многим отличается от союзных, но по форме договоров слабые князья становятся уже на более низкую ступень, что понижало их в чести.

На второй ступени между великими и удельными князьями устанавливаются уже чисто служебные отношения. Таков, например, договор суздальских князей с великим князем Василием Васильевичем, в котором они называют его уже не господином, а господарем, что по понятиям древней Руси означало великую разницу: князья обязываются нести службу без ослушания, не принимать друг от друга князей служебных с вотчинами и лишаются вотчины в случае измены. Таким образом, сохраняя личную независимость, они теряют независимость владельческую.

На следующей ступени образования Русского государства начинают все больше стесняться уже и сами служебные права удельных князей. Особенно отчетливо этот переход прослеживается в договорных грамотах Ивана III. Так, Борис Васильевич Волоцкий обязывается «не ссылаться с Литвою, ни грамотой, ни человеком, а также с Новгородом и с Псковом, извещать его во всем и не «одиначиться» [21. С. 340].

И только при Иване Грозном, считает Чичерин, мы видим уже не договоры великих князей с удельными, а записи, т.е. обязательства односторонние, а не обоюдные, в которых выражается уже не обоюдный союз свободных лиц, а подчинение одного лица другому. Таким образом, удельные не только нисходят до степени служебных князей, но делаются подданными царя.

Рассматривая свободу личности как цель и смысл развития общества и государства, он, следуя логике своей теории, выясняет и те изменения, которые произошли в положении личности в этом новом для него верховном союзе (государстве): в гражданский период средневековой Руси и в начальный период существования Русского государства. В гражданский период,

при котором все общественные отношения зиждутся на частном праве, лицо выступает как особь, в государстве же - как член общества, как гражданин. Если в обществе, которое зиждется на частном праве (гражданский период), неизбежен перевес сильного над слабым, то при государственном порядке такого случайного перевеса быть не может: все равно состоят в полной власти государства. Применительно к России это равенство граждан по отношению к государству выразилось в полном их охолопивании.

Этот процесс охолопивания всех сословий на Руси с самого начала образования государства Чичерин объясняет целым рядом причин. Первая из них раскрывает, в силу каких обстоятельств все население Русского государства стало называться холопами. «Образуясь путем практическим, - пишет он,- государство не успело еще выработать понятий для обозначения общественного подданства. Поэтому новую форму постоянного полного подчинения оно взяло из частного права, из существующих в нем отношений холопства, для обозначения новых отношений граждан к царю: бояре и слуги прямо писались холопами, тяглые люди писались "людишками" и "сиротами", помещичьи же крестьяне совершенно уравнялись с холопами. Таким образом, все равно состояли в полной власти у государя. И хотя иногда царь собирал сословия в земские думы, "но это было совещание барина со своими холопами"» [21. С. 356].

Вторая причина утверждения отношений холопства, которое распространилось на все народонаселение Московского государства и заставляло иностранцев заметить, что ни один монарх в мире не имеет над подданными такой громадной власти, состояла, согласно Чичерину, в длительном господстве татарского ига на Руси. На Западе подданнические отношения строились по типу Римской империи, где господствовали понятия, основанные на государственных началах. В России же образцом служила восточная деспотия, в которой элементы права уступали место безграничному началу власти. Для соединения разобщенного народонаселения России нужна была власть, стоящая над ним. Ее установлению значительно содействовало татарское владычество, которое, «подчиняя народ внешнему игу, приучило его к покорности. Нет сомнения, что, с одной стороны, оно отразилось невыгодно на народном характере, оставляя по себе рабские понятия и привычки. Едва ли без татарского ига государственное подданство могло развиться в форме холопства» [25. С. 531]. Поэтому если в России и существовали зачатки политической свободы, «то владычество татар должно было их заглушить» [25. С. 531].

Наконец, важнейшей причиной, повлиявшей на характер отношений между государством, личностью и обществом России, Чичерин считает сам общественный быт, отсутствие способности населения к самоорганизации и самодеятельности, что, в свою очередь, объясняется географическим положением России. Если на Западе, где разнообразные частные интересы на тесном пространстве переплетались и сталкивались, то в пустынной России, напротив, все расплывается вширь, и человек теряется в этом пространстве. Если на Западе государства при их зарождении вступили в борьбу с разнообразными самородными, самодеятельными силами общества и, подчиняя их себе, принуждены были

входить с ними в сделки, «приучать их к совокупной деятельности», следовательно, начало свободы, завещанное средними веками, там не исчезло и стало источником последующего возрождения, то государственная власть в России имела совершенно другие задачи. Эти задачи были обусловлены тем, что при господстве личной независимости, при кочевом состоянии населения, лишенном всякой внутренней живой связи и организации («А боярам и слугам вольным воля» -таково постановление всех князей в удельный период) [25. С. 527], несмотря на однообразие общественных элементов, Русскому государству предстояло все общественное здание строить «рукою власти»: «недостаток самодеятельности в народе должен был восполниться избытком деятельности правительства» [25. С. 532].

Сам ход исторического развития России, по мнению Чичерина, требовал сильной внешней власти, чтобы привести «бродячее» население к общему единству. «Здесь должно было развиваться не столько начало права, истекающее из крепости самородных союзов и требований человеческой личности, сколько начало власти, которое одно могло сплотить необъятные пространства и разнообразное население в единое государственное тело» [25. С. 525]. И если на Западе то общественное устройство, которое там установилось, явилось следствием деятельности самого общества, то в России оно получило свое бытие от государства. Монархия сделалась здесь исходною точкой всего исторического развития народной жизни, а народ помогал ей не столько собственной инициативой, сколько своим безропотным подчинением «мановению сверху». Это преобладание государственного начала вследствие исторической несостоятельности общественных сил Руси привело впоследствии, по убеждению Чичерина, к господству формализма, бюрократическому произволу и невозможности уничтожить внутреннее зло; «отсюда слишком отвлеченный характер многих постановлений, недостаточное развитие общественной мысли и общественной деятельности» [27. С. XIII].

Прямым следствием этой же гипертрофии исторического значения русского самодержавия, бессвязности всех общественных элементов, слабости корпоративного начала, соединяющего отдельные лица в самородные прочные союзы, явилась и «невозможность» всяких представительных учреждений в России, так как последние предполагают, утверждает Чичерин, «именно внутреннюю связь и дружную деятельность различных общественных стихий» [25. С. 531].

Поэтому, говоря об «исчезновении» представительных учреждений на Руси, Чичерин имеет в виду не собственно сословное представительство в истинном его значении, а земские соборы - «памятники древнего земства», по выражению Чичерина. Вопрос о значении земских соборов в истории формирования Русского государства, поставленный Чичериным, вообще стал спорным в отечественной литературе уже с середины XIX в. [25. С. 558].

В схеме Чичерина земские соборы, первый из которых был созван Иваном IV как средство в борьбе с мятежными боярами, знаменует переход России к третьей и последней стадии формирования Русского государства в форме именно монархии, переход, который является закономерным для всей Европы начиная с XV в. На наш взгляд, Чичерин заблуждается, ут-

верждая, что только при Петре I власть в России «совлекла» с себя форму личной зависимости и получила характер государственный, поскольку Петр запретил подчиненным называться холопами и заменил это имя подданными. Различие же между молодыми государствами Западной Европы и Россией он видит, прежде всего, в том, что государственный принцип в русском самодержавии был изначально гораздо более выражен и сохранился во все последующее время.

Определяя значение и характер этих соборов, он характеризует их как чисто совещательные, которые «никогда не могли сделаться существенным элементом государственной жизни»: царь созывал их когда хотел, как хотел и кого хотел. Голос их не имел никакой законной силы, а низшее сословие и вовсе не приглашалось на них. Вообще, иронически замечает Чичерин, город Москва заменяет в то время собою государство, так же как и крик народа выдается за голос всей земли. Но смутное время вызвало вновь усиленную деятельность соборов. Однако, как только опасность миновала, ослабла и общественная самодеятельность: «Земля снова улеглась у ног самодержавного государя» [25. С. 560]. Упадок соборов еще больше проявился в царствование Алексея Михайловича: если при Михаиле Федоровиче их было созвано двенадцать, то в царствование Алексея Михайловича их было всего четыре.

После смерти Федора Алексеевича в России имел место последний пример участия народа в выборе царя, но это был уже не собор, а прямое обращение Патриарха к народу, собравшемуся на Красной площади. На его вопрос, кому быть преемником престола, большинство ответило, что быть царем Петру [25. С. 562]. «Земские соборы, - заключает Чичерин, -исчезли не вследствие сословной розни или опасений монархов, а просто вследствие внутреннего ничтожества. Кратковременная роль их была кончена; они не могли дать правительству ни помощи, ни совета». В отличие от Чичерина, славянофилы усматривали в земских соборах остаточный демократический и антигосударственный элемент.

И после смерти Петра I для сочинения Уложения созывались выборные от дворянства и купечества. Такие же законодательные комиссии составлялись и при Петре II, и при Анне Ивановне, и при Елизавете Петровне, и, наконец, при Екатерине II, но ни одна из них не привела к каким-либо результатам, поскольку, пишет Чичерин, «при низком уровне политического развития в России того времени это было совершенно даже немыслимо... Политическая свобода основывается на основе личной, а последняя исчезла в России с возникновением Московского государства». Поэтому, делает вывод Чичерин, - «до второй половины XVIII столетия Россия знала либо избыток личной независимости без государственного порядка, либо государственный порядок, подавляющий свободу» [23. С. 35; 25. С. 357]. И только с отменой крепостного права, по его мнению, Россия стала устраивать свой гражданский быт на началах всеобщей свободы и права, что единственно могло дать основания для создания представительных учреждений в стране.

В целом, сам характер власти в России, полагает он, дает ключ к уразумению всего общественного быта, подтверждением чему служит весь порядок управ-

ления государством в XVII в., подробный анализ которого Чичерин предпринимает в своей магистерской диссертации [23].

Вопрос об управлении государством он рассматривает, прежде всего, через призму изменения управления общинами. (Подробно сельской общине России автор предполагает посвятить специальное исследование.) И это не случайно, поскольку государство -это не только союз граждан, но и земля, территория, на которой народ проживает и которой следует управлять. Основной тезис, из которого исходит Чичерин, состоит в том, что сельская община XIX в. - это не зародыш общественного развития, а плод его, как результат прошедшей истории народа, образовавшего из себя великое государство, в котором государственные отношения проникли до самых низших слоев общественной жизни. Именно правительственными мерами и распоряжениями в России были устроены и поземельные отношения общин, и гражданские, и хозяйственный их быт, и внутреннее управление. Поэтому сельская община XIX в., по убеждению Чичерина, вовсе не патриархальная, не родовая, на чем настаивали славянофилы, а государственная. Она развивалась по тем же началам, по которым развивался и весь общественный и государственный быт России. Все изменения, произошедшие в управлении общинами, организовывались в соответствии с потребностями государственного управления.

Управление государством сельскими общинами с конца XVI в. на Руси вытекало из сословных обязанностей, наложенных правительством на землевладельцев, из укрепления населения к местам жительства и из разложения в общине податей на души, т.е. оно преследовало чисто финансово-фискальную задачу: обеспечение государства средствами для его существования. Поэтому, начиная с XV в. можно уже говорить о трансформации русской общины из владельческой в государственную.

Однако уже к XVII в. община теряет всякое значение как орган государственного управления: согласно Чичерину, верховная власть должна была искать для себя «орудие», непосредственно от него зависящее. Таковыми были сначала дьяки и другие приказные люди, затем воеводы. Институциональные изменения в управлении Русским государством, связанные с передачей Петром I управления областями воеводам, привели к разрушению старой, руководимой старостами, владельческой общины. Одновременно с повсеместным утверждением воевод в XVII в., считает он, завершается процесс образования Московского государства: «С тех пор, - заключает Чичерин, - делаются частные изменения, но характер управления, в сущности, остается один, новых элементов не прибавляется [21. С. 382; 28. С. 182]. Зато кардинальным образом изменился правовой порядок отношений между личностью, обществом и государством. С завершением образования Русского государства частное (гражданское, или приватное) право, ранее являющееся единственной формой объективного права, было заменено подлинно государственным правом (общественным), а личная и политическая свобода народа исчезла вовсе.

Как видим из исторического обзора Чичерина, процесс образования Русского государства являет собой пример развития крайних начал в отношениях между

личностью, обществом и государством, то есть крайнее щественной жизни и скорее возводит ее на высшую точ-

развитие одной жизненной формы (безграничная личная ку, нежели пребывание ее в первобытном равновесии

свобода, бродячее состояние народонаселения) вызвало элементов, изменяющихся только практическими сдел-

к жизни крайнее развитие другой (полное закрепощение ками. ...Разумеется... что это общее замечание может

всех сословий). В качестве прямо противоположного быть приложено только к всецелому ходу истории, а

примера он приводит Англию, где государство образо- отнюдь не к каждому отдельному народу» [21. С. 358].

вывалось не путем перехода от одной крайности в дру- Если же рассматривать ход истории Русского госу-

гую, а путем постепенного, хотя иногда и насильствен- дарства применительно к общественному идеалу, то

ного изменения существующего порядка. Но сравнивать «мы не вправе прилагать этот идеал ко всему ходу ис-

эти два способа развития, считает с практиче- тории и осуждать не подходящие под него явления, как

ской точки зрения совершено неуместно: здесь следует произвольную ошибку человеческого ума, как случай-

учитывать местные условия, народный характер, гео- ное отклонение от истинного пути» [17. С. XIV]. По-

графический фактор, наконец, роль отдельной личности, этому, несмотря на все своеобразие исторического раз-

которая сама по себе не в состоянии переломить ход вития Русского государства, считает Чичерин, оно шло

истории. Напротив, с точки зрения развития всемирной по тем же законам, развивая те же элементы общест-

истории сравнение вполне логично: «Если же мы на оба венной жизни и, имея более сложные задачи и исход-

способа развития взглянем с точки зрения всемирной ные условия, стремилось к достижению единого с За-

истории, то мы должны признать, что развитие крайно- падом общественного идеала.

стей полнее исчерпывает историческое содержание об- Отсюда Россия - европейская страна.

ЛИТЕРАТУРА

1. Шлецер А.Л. Нестор. СПб., 1809.

2. Болтин. Критические замечания на историка Леклерка. СПб., 1792.

3. Елагин И. Опыт повествования о России. М., 1803.

4. Татищев ВН. История Российская с самых древнейших времен. М, 1768.

5. Карамзин НМ. Записки о древней и новой России. СПб., 1914.

6. Погодин М.П. О происхождении Руси. М., 1825.

7. Бессонов П.К. Ф. Калайдович. М., 1862.

8. Гедеонов С.А. Варяги и Русь: исторические исследования. СПб., 1876.

9. Ответ генерал-майора Болтина на письмо князя Щербатова, сочинителя Российской истории. СПб., 1793.

10. Калачев Н.В. Предварительные юридические сведения для полного объяснения Русской Правды. СПб., 1880. Вып. I.

11. К. Бестужев-Рюмин. Русская история. СПб., 1872.

12. Валк С.Н. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб., 2000.

13. «Полное собрание законов Российской Империи»; «Полное собрание летописей»; «Собрание государственных грамот»; «Описание государственного архива старых дел»; «Акты исторические»; «Акты археологической экспедиции»; «Акты юридические».

14. Бестужев-Рюмин. Сочинения Кавелина в «Отечественных записках». 1860. № 5-6. С. 55.

15. Чичерин Б.Н. Философия права. М., 1903. С. 299.

16. Зарницкий С, Сергеев А. Чичерин. М., 1975.

17. Коган ЛА. Из истории государственно-правовой мысли дореволюционной России. М., 1980

18. Левин Ш.М. Очерки по истории русской общественной мысли. Вторая половина XIX- начало XX в. Л., 1974.

19. Никитина Е.Е. История русской правовой мысли. М., 1998.

20. Иллерицкий В.Е. О государственной школе в русской историографии/ЛЗопросы истории. 1959. №. 5.

21. Чичерин Б.Н. Опыты по истории русского права М., 1858.

22. Бестужев-Рюмин. Философия истории Московского государства//Отечественные записки. 1860. № 5/6. С. 38.

23. Чичерин Б.Н. Областные учреждения России в XVII веке. М., 1856. С. 1.

24. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899.

25. Сыромятников. Ключевский В.О. и Чичерин Б.Н. С. 76.

26. Klaus-Detlev Grothusen. Die historische Rechtschule Russlands Gissen, 1962. C. 142.

27. Чичерин Б.Н. Очерки Англии и Франции М., 1858.

28. Чичерин Б.Н. Вопросы политики М., 1903.

Статья представлена научной редакцией «История», поступила в научную редакцию «История» 28 октября 2002 г.